Название и содержание статьи не имеет никакого отношения к антисемитизму(прим.ред.).
Воскрешение классика.
В связи с кризисом, народ, кое-что в экономике понимающий, с чердаков, из подвалов и сундуков начал изымать пыльные, связанные бечевкой, тома Маркса. Я в экономике смыслю мало, по другой я части.
А тут и конференция подоспела, то ли году семьи посвященная, то ли году ребенка, то ли году молодежи – не суть. Организатор этого общероссийского сборища психологов, социологов и педагогов, приятная такая дама, предложила мне поучаствовать. «Я не модный, я не тусуюсь», – говорю. А она мне: «Не волнуйтесь, заплатим, мол. Можем талонами на бензин(!), посодействуем в продлении лицензии без экзамена». «Ну, это все меняет, – отвечаю, – а зачем я вам там нужен, вы же меня экстремистом от психологии считаете»? Дама снова в трубочку щебечет: «Вот и хорошо, мероприятие-то пресное, формальное и скучнейшее. Будете изюминкой, протестантского шарма ему придадите». Изюминкой? Хорошо. Хоть целым мешком урюка! А что протестантизма касаемо, то вспомнилось, как на меня рассердился пациент-католик. Так и сказал: «Вы, доктор, хуже протестанта». А что может быть еще хуже протестанта для носителя истинной веры? «Атеист!»- отвечает.
Дал согласие на выступление. Решил почитать что-нибудь каноническое. В голову пришел Энгельс. Вспомнил, как на первом курсе мединститута срезался на его фундаментальном труде: «Происхождение семьи, частной собственности и государства». С отвращением перетряхнул затхлые книжные закрома. Ненавижу запах старых книг. Нашел маленькую не зачитанную брошюрку с гипсовым барельефом Фридриха по фисташковому полю. От корки до корки проглотил за час. То, что в семнадцать казалось не систематизированным бредом, в сорок девять выглядит неглупым, изящным и, даже, где-то остроумным. «Хорошо пишет мужик!» – сказал я сам себе и рассмеялся. Моя подружка, учась в свердловском торговом институте, на лекциях, вместо того, чтоб их фиксировать, читала «На западном фронте без перемен» Эриха Марии Ремарка. Одногруппница ее, девушка модная, но без фантазии (слова «гламурная» тогда еще не было), попросила книжечку почитать до завтра. Та дала. Утром подружка, не выспавшаяся, с личиком несвежим, роман возвращает со словами: «Всю ночь читала, плакала. Хорошо баба пишет»! Видите, даже бесхитростный народ тянется к прекрасному.
Энгельс дядька был умный. Как мило он объясняет, отчего мы упорядочили свой секс, упразднив инцест, объединяясь в группки с сакральным именем «семья». Совокупляясь, как попало, людишки со временем убедились, что так не надо. Близкородственный секс ведет к вырождению. Это и генетика уж после подтвердила. Для урегулирования юридической неразберихи, кому и как делить стада коз, ввели, было и матриархат, чтоб прослеживать права наследования по женской линии, но слабый пол оказался к руководящей роли в обществе не готов, как, впрочем, и сейчас. Интересны выводы классика о семье: семьи никогда не было, нет, и не будет, как института добровольного и равноправного объединения людей. Моногамность не самоценна. Семья – это системное требование. Сколько вас, мама-папа-детеныш? Трое, как один. Вы более управляемы. Чем больше семья – тем лучше. Народ сгруппирован и классифицирован, послушание выше. В этом основная роль семьи, по Энгельсу. В этом суть и современных государственных гала-шоу по повышению рождаемости. Это истинное предназначение демографической политики. Родине нужны наше послушание, и солдаты, которые это послушание контролируют. Оставим же покоиться с миром дедушку Фридриха и отправимся на конференцию.

Не надо брызгать слюной!
Загородная база отдыха. Корпуса, хаотично разбросанные средь берез, с псориатически облупленными стенами. Пятьсот человек народу. Пленарное заседание открывает агитролик «Единой России». Очень хорошо, думаю, если кто-то из чиновников и будет наезжать, что я «внушаю юношеству вольнодумные мысли», то парирую: «Агитационные ролики в канун выборов тоже показывать нельзя! Вы ж их крутите? Крутите».
На сцене стол президиума, покрытый очень не новой, повидавшей на веку, вишневой плюшевой скатертью. Вместо полагающегося к ней графина со стаканами (в слове стаканами – ударение на третьем слоге) – дизайнерские бутылочки с мин. водой «Санпеллегрино». И тетеньки и дяденьки со значеньем на лице сидят. Все, как в старые добрые времена, кроме “Санпеллегрино”, конечно. И еще новшества. Дяденьки в пиджачках от Армани (паленых в Хунь Хэнь Хине). С часиками «Омега» (паленых там же) на пухлых ручках. Тетеньки с куртуазными прическами, только что от куафера. Вот-вот пирожные с синтетическими сливками. Запах стоит – как в Союзпарфюмерпроме когда-то. По очереди выступают, «слово предоставляется…» и все такое. Докладывают о достижениях республики в национальных про-эктах. И такое благоденствие народа описывают. Публика в зале, понимает, конечно, что вранье это все. Детородные органы (роддома) врут комитету по семье, комитет по семье врет комитету по демографии, тот – местному президенту, местный – российскому. В Багдаде все спокойно. Вертикаль вранья.
Вы обращали внимание, что чиновники среднего звена, выступая, для убедительности, что ли, истерично подвизгивают, как-то особенно рьяно брызгая слюной. Когда врешь, надо громче говорить, рот шире открывать, тогда поверят. Слюна летит во все стороны! Микрофон всегда сопливый.
Народ – не дурачок деревенский. Никто не слушает. Кто вяжет носочек в две ниточки, большинство же сотовыми телефонами заняты, смс-очки посылают.
Официальные сообщения заканчиваются. Перерыв. Участники конференции в буфет устремляются. Пирожок с шампиньонами скушать и теплой пепси-колой его залить. Мужики отсутствующе курят в стеклянном предбаннике, глядя в никуда.
Семья и порнография. Секс втроем?
Начинаются выступления сошки поменьше, тут и моя очередь доходит. Поднимаюсь на сцену, встаю за кафедру, навожу резкость сначала на заплеванный предшественниками микрофон, с черной мохнатой нахлобучкой, потом – на народ, что в зале. После посещения буфетного оазиса слушателей меньше становится, и поскучневшие они заметно. От пепси-колы, наверное. Дай-ка, думаю, взбодримся.
Как-то знаменитый московский детский хирург Долецкий (папа той самой Алены Долецкой, что редактор “VOGUE” Russia) рассказывал, что годах в-восьмидесятых был он на конференции детских хирургов в Амстердаме. Там публика тоже через энное время тосковать начинает на заседаниях, не высыпается, видимо. Амстердам, сами понимаете. Когда неприкрытая коллективная зевота входит в апогей, в чудовищно большом и роскошном зале конгрессов приглушается свет, и на гигантском экране, под фривольную музычку, устроители демонстрируют кадры легкой порнушки. Аудитория заметно оживляется и местами даже хихикать начинает. Заседание продолжается. Эх, нам бы, вот так!
Понимаю, с порнушкой, даже легкой, здесь не прокатит. На трибуне, которая меня приютила, между прочим, логотип «ЕР» помещен. Начинаю лицемерно гундосить. «С огромным интересом выслушал я выступления предыдущих ораторов о семье, демографии, и детях, как цветах жизни. Слезы признательности, – продолжаю, – наворачиваются, от того, в какое дивное время мы имеем счастье проживать. Один материнский капитал, чего стоит: рожай – не хочу»!
Чувствую, президиумные ребята с «Армани» на плечах и с итальянской водичкой в желудках, как-то напряглись за моей спиной, почуяв неладное. У них чип в голове настроен на то, чтобы это неладное пеленговать. А я – свое. «Но… – продолжаю, век наступил иной, и кардинальным образом должны мы изменить наши представления о так называемых семейных ценностях. И социологические опросы, и неумолимая статистика (как известно, по Твену, одна из разновидностей гнусной лжи), показывают нам, что не хотит, «пелевинское поколение «пи» женихаться, как когда-то мы. И на сегодня существует огромнейшее количество моделей социального поведения, отличных от навязываемых системой стандартов, которые мы должны максимально толерантно принять и обустроить. Вот, например, есть у меня одна знакомая, мусульманка, у которой два мужа. Мужчинам в исламе разрешается иметь гарем, а чем женщины хуже? Как уж ее угораздило это оформить официально, бог ведает. Есть ребенок. От которого из них – неизвестно. И мне кажется, их четверых, все это не особо заботит. Живут они все раздельно. Иногда встречаются втроем. Мужья даже, я бы сказал, дружат. Зовут их даже одинаково. Оба хохлы. Так, например, с одним она может полететь отдыхать на Мальдивы, второй – занимается дочкой. Другой сопровождает ее столицу на шопинг, первый собирает девочку в школу, варит ей супчики. Всех все устраивает. Ребенок в семье этой на редкость милый и здоровый».
Тут одну холеную дамочку из президиума вдруг прорывает, и она с издевочной интонацией вопрошает: «А сексом они, доктор, тоже втроем занимаются?».
Я отвечаю ей, будто на аналитическом сеансе, совершенно забыв, где нахожусь: «Что вас заставляет этим интересоваться?».
- Ничего просто так.
- Может быть, втроем, может быть попарно…, меня лично этот момент никогда не занимал и я никогда не спрашивал, мадам….
- А вы считаете, что секс втроем – это нормально?
- Знаете, однажды мой пациент, с не совсем традиционной сексуальной ориентацией полюбопытствовал, был ли у меня когда-либо сексуальный контакт с мужчинами. Я ответил, что не было. Тогда он спросил, почему? Объясняю – женщины мне нравятся как-то больше…. Гей, подумав, произнес: «Вы просто боитесь, доктор, что интим с себе подобными вам может и понравиться» (смех в зале). Согласитесь, мэм, что очень многие заманчивые вещи, получившие прописку в наших фантазиях, мы не реализуем не потому, что нам этого не хочется, а из страха перед моралью, как внешней, так и внутренней. В любом случае, то, как они занимаются любовью, никого не касается, особенно меня.
Тени прошлого.
Публика полностью сбросила с себя одежды сонливости, представ предо мной обнаженною, тянущейся к светлому…. Я улыбнулся. И продолжил, как мантру, скороговоркой.
«Представьте себе, какой, мало удобоваримый миф оставило нам наследие проклятого прошлого. Ее и его мамы лежали в одной роддомовской палате. Оба, и он, и она, родились практически в один день. У ее мамы были проблемы с молоком. Его мама лактировала так буйно, что молочка хватало на двоих новорожденных с лихвой! Они стали молочными братиком-и-сестрой. По этой же причине родительницы скорешились, дружить стали семьями. Не было бы счастья…. Дети росли, ходили в один детский сад. Первого сентября они за ручку с букетами нежных розовых гладиолусов явились в школу. Он защищал ее от мальчишек-одноклассников, когда их шаловливые, еще не познавшие мастурбации ручонки, тянулись к ее тоненьким, жалким, как крысиные хвостики, косичкам. Нес после занятий портфель. Вместе учили уроки. После школы поступали в институт, ее приняли, ему не хватило полбалла. Проводы в армию. Она плакала и обещала ждать. И могло ли быть иначе? С Рексом он служил на границе. Демобилизация. Его зачислили на первый курс. Потом они едут на стройку народного хозяйства на север, как молодые специалисты получают квартиру. Скоро рождается двое детей. К полтиннику – он заслуженный строитель СССР, она – главный инженер перерабатывающего, чего-то там, завода. Почет, слава, уважение. Ежегодные поездки в Сочи, в дом отдыха. Пенсия. Внуки. Правнуки. Старение. Дача. Огород. Ее смерть на грядке с редиской от инсульта. Он погибает от инфаркта на ее похоронах, пережив всего пару суток…. Как в сказке – жили они долго и счастливо и умерли в один день»! Все проблемы оттого, что уж очень серьезно мы относимся к тому, что называется семьей, ставим семейные ценности выше индивидуальных. И, зачастую люди вступают в брак не потому, что уж очень хочется, а исполняют привнесенный извне ритуал. Девушка мечтает о замужестве. Это – навязчивость! Многие, и мне кажется, особенно женщины, соединив себя узами Гименея, и, принимая близко к сердцу, то, чем морочат головы на венчальной церемонии служители культа, обрекают себя на смерть, как индивидуальности. Не даром же в старорусской традиции женщину хоронили в подвенечном платье, сохраняемое в сундуках как раз для этого случая. Если, конечно, «раздобрев» на мужниных хлебах, она в него, умерев, влезала. Я говорю не о вреде семьи вообще, а о том семейном мифе, что импортирован нами из прошлых столетий».
Выдохнул. Снова навел «фокус» на публику. Думал, угляжу на ее глазах умилильную лубрикацию. Ничуть! Народ безмолвствовал. Это в физиологии называется запредельным торможением. По-русски: оцепенением, остолбенением.
«Повеситься можно от тоски…»- страдальческим голосом нарушила заговор молчания дама, вида сельской учительницы, сидевшая во втором ряду. Аплодисменты. Мое выступление было как раз перед обедом. Вы не поверите – меня вынесли на руках! Потом приглашали с лекциями и семинарами в Тюмень, Самару, Пермь. Народ тянется к правде! Человеку свойственна свобода.
Что касается народца за столом с плюшевой скатертью, то они высказали организаторам свои претензии. Они были напряжены и раздосадованы, усталые и разбитые они расселись по своим лимузинам (ГАЗ-31). Немного изящной порнографии им сейчас было бы как раз. С тех пор существует негласный запрет. Меня не приглашают на государственное телевидение и не печатают уж в проправительственных изданиях. А теперь – обед.