Я живу возле не самой плохой школы Ижевска, где вчера и позавчера проходила первосентябрьская вакханалия, или, вернее сказать – инициация - посвящение малышей в первоклассники. Всё было обставлено торжественно, хотя и несколько эклектично. Мой нежный слух с 8-ми утра услаждали бурные мелодии и страстные призывы истеричных педагогов (в миру – училок, завучей и директрис): учиться…учиться…учиться. Гимн страны сменяло «Прекрасное далёко», «Лесной Олень» и почему-то увертюра к вагнеровскому «Кольцу Нибелунгов» после выступления местного депутата! Интересная подборочка. Несколько смутили призывы к «путинской вахте»! Ну, возможно это – веяние времени.

Ретрошлягеры напомнили мне о моем 1-ом сентября. 1966 год. День дождлив и промозгл. Мама и папа притащили меня с букетом гладиолусов, что был вдвое выше вашего покорного слуги, под своды храма науки и отдали на попечение довольно пожилой учительнице. Взглянув на меня, она произнесла: «О! Этот будет у меня отличником». В тот же день я и отличился. Нас повели в класс, где Ольга Георгиевна убеждала нас, гавриков в том, как хорошо жить именно в нашей стране и быть советским школьником! Один мальчик, представляете, даже помню, как его зовут – Игорь Голик, был в темных очках – видимо что-то не то у него было с глазками. Учительница потребовалала очки снять, объяснив, что их носят только американцы, потому, что у них не чиста совесть и они прячут глаза. Игорь не сразу, но подчинился. Глазки у него были красные, как у кролика. Голик – кролик! Его сразу начали дразнить. Американские психологи называют это обычным школьным садизмом. Мне кажется, что именно из этого вырастает обыкновенный фашизм.

Потом была переменка. Мы, не привыкшие сидеть 45 минут неподвижно, начали носиться по классу. Я побежал за не красивой девочкой. Она оттолкнула меня, и я со всего маху налетел на шкаф. Какой-то идиот, а, скорее всего дебелая техничка Люба, поставила на этот еще дореволюционный шкаф бутылку, до верху заполненную концентрированными фиолетовыми чернилами. Именно из нее наполняли ежеутренне наши чернильницы на партах. Чернила из бутыли разводили водой, иначе высыхая на тетрадном листе, они принимали золотистый оттенок. Конечно, бутыль упала мне на голову, разбилась и я весь был в чернилах.

А теперь внимание, сам твит:

Больше всего мне было жаль нового гэдэровского костюмчика, купленного бабушкой в московском «Детском мире». Твидовый коричневый пиджачок в клеточку и однотонные брючки такого же цвета.

Учительница была в ужасе и, не найдя существенной травмы черепа отпустила меня домой. Пока я шел по улице и плакал, такой маленький и толстенький, весь фиолетовый с ног до головы с настоящим кожаным ранцем за спиной, прохожие не только улыбались, но хихикали, и отпускали остроумные комментарии. Это, видимо, обыкновенный уличный фашизм.
Мне было жаль себя.
Один выпивший дядька, проходя мимо, прямо глаза в глаза прокричал:
- Первокласссссничек, блядь!

Мама была в ужасе от моего вида. Она приготовила праздничный обед с лимонадами и огромным арбузом, а тут такое является…. Но старалась меня успокоить, пока раздевала на пороге. Поражение моего тела чернилами составляло 90%. Меня долго мыли в ванной, пока от чернил не осталось и следа. Только на языке и зубах. Когда меня вытирали махровым полотенцем, я спросил:
- Мама, а что такое «блядь»?
Она посмотрела на меня с отчаянием, присела на табурет, вытерла со лба испарину и, как-то обречённо произнесла:
- Та-ак…выход в большую жизнь состоялся…. Никогда не говори этого слова, обещаешь?
Я кивнул головой.
Прости мама, я не сдержал слово. Это слово – самое востребованное в моём лексиконе.

(с) Григорий Казаков, иллюстрация из книги К. И. Чуковского Бибигон"