Уна считала секунды до конца своего пребывания на станции. Не галактические. Здесь все пользовались космическими часами, она же принципиально вела отсчет по Гринвичу - это было единственным, что напоминало ей о возвращении на Землю.

- Отсюда не возвращаются, - зловеще шептали ей в ухо, когда видели ее подолгу стоявшей у иллюминатора.

Первый раз от неожиданности она рассмеялась, и этот ее смех звонко разбился о металлические стены, словно хрусталь о бетон. Ее невзлюбили. Она часто делала то, что было не принято. Особенно не принято здесь было вспоминать Землю. А она взяла и явилась однажды с приклеенной к латексу ромашкой. И ее окончательно возненавидели. Не все. Но любили ее не так открыто, потому что никто не хотел быть отправленным вместе с ней ближайшим рейсом. Никто не хотел терять межгалактические привилегии. Да и платили здесь по космическим меркам.

- Уна, мы понимаем, что Вы – не человек системы, в этом нет ничего страшного, но пока Вы здесь, просим Вас соблюдать режим. Это необходимо для Прорыва. Вы сбиваете с толку своих коллег – не подставляйте их.
- Я стараюсь.
- Мы видим. Но старайтесь еще сильнее. Сгенерированным в космосе цветком никого не удивишь, дизайнерские изыски в одежде здесь и вовсе неуместны. Сейчас же идите к мужу и благодарите его за то, что Вы все еще сотрудник лаборатории, а не разжалованы в службу клининга за свою пламенную речь...

Ее муж - еще одна причина, за что ее ненавидели. Харизматичный, брутальный военный, направленный на станцию с контролирующей миссией. И все понимали, что она здесь, потому что его жена. И все завидовали, что она - его жена, потому что серая униформа, ставившая людей в равные условия, выгодно выделяла его среди прочих: он был сделан, как бог. Кстати, его звали Марс.

Несмотря на гетто, состоявшее из тысячи избранных, и повсеместные камеры, здесь велась бурная интимная жизнь. Это даже поощрялось, поскольку другие способы разрядки были запрещены. Например, сюда в целях самосохранения не завозили алкоголь и марихуану. По умолчанию приватная жизнь никогда не транслировалась на Землю. Согласно контракту на станции было запрещено работать семьями, поэтому мужчины и женщины, разлученные с супругами под грифом «секретно», иначе говоря, без вести пропавшие, чувствовали себя здесь совершенно свободно. Марс и Уна были единственной парой, допущенной к исследованиям, которая состоялась еще на Земле. Он отказывался лететь без нее.

Уна встретила Марса, когда была уже не юна - жизнь протащила ее через мучительный первый опыт, в котором она пафосно заламывала руки… Это были отношения пафосно заломленных рук. Спустя годы ей было даже неинтересно их вспоминать. Марс достался ей разрушенным жизнью, в глубокой печали. И он, конечно, понимал, что она с ним вопреки здравому смыслу. У него было неопровержимое доказательство – его бедность.

Уна выбрала его, потому что он не был... пресным. Она любила печь, и тесто было мерилом всех вещей, она даже устраивала тест на человека, приглашая его на хлеб. Если сдоба не поднимется, не пропечется или подгорит, то это напрасный человек в ее жизни. На Марса она никогда хлеб не пекла - он сам был для нее хлебом.

- Говорят, приедается даже икра, - объясняла ему Уна, - Так вот, хлеб – единственное, что не приедается…

На седьмом году их брака случилось невероятное – о нем вспомнили. Он очень не хотел возвращаться туда, откуда его однажды выставили на улицу, но благоразумно решил, что ради будущего можно переступить через прошлое. Марс ставил условие, что полетит на станцию только с женой, скорее из принципа, чем из любви: он хотел узнать насколько сильно они в нем нуждались. Ее диплом астрофизика оказался кстати - для нее нашли применение в лаборатории. Марсу исправили личное дело, из которого удалили файлы c печатью Guilty (1) . Тем более, что его преступление зависло в воздухе: никто так и не смог доказать его вину. Однако на репутации и на совести оставались пятна. Спустя десять лет их стерли из его биографии.

- Мы покинем планету через месяц тренировок, - как всегда безапелляционно заявил он.
- Но я не хочу! – сопротивлялась Уна, - Я хочу ногами ходить по земле.
- Дурочка, ты будешь летать.

Тренировки проходили на орбите. Они встречали по шестнадцать рассветов в день – чуть с ума не сошли. Зато Марс перестал храпеть: нет силы тяжести – нет храпа. «Невыносимая легкость бытия»... (2) Периодически они возвращались на Землю, чтобы перебить всю посуду: никак не могли привыкнуть к гравитации - отпускали чашки по привычке. На счастье? Требовало ли оно суеверных подтверждений после стольких лет совместного быта, точнее бытия?

1. Виновен (англ.)
2. Название романа чешского писателя Милана Кундеры.
________________

Уна вышла из номера, куда зашла поблагодарить мужа, как велел ей надзиратель, и направилась в технический отсек. Обычно шаг ее был быстрым, летящим. На Земле шутили, что она передвигается со скоростью света. Иногда ей казалось, что она действительно вот-вот взлетит. Теперь же Уна наслаждалась каждым касанием пола: уже то, что на станции, припарковавшейся к Перевалу, они могли ходить, было благом. Никакой невесомости. Никакого открытого космоса. Хотя выйти прогуляться по мертвой планете они тоже не могли.

- Впервые вижу здесь женщину с распущенными волосами, - слова прозвучали также внезапно, как брошенная в спину горсть песка. Уна развернулась. Нельзя было так резко: здесь всюду были сенсорные вспышки, могла даже завыть сирена.
- Вы кто? - Уна решила, что у нее галлюцинация. Перед ней стоял мужчина, которого она рисовала в своем воображении еще в колледже, но, так и не встретив, не удержалась, "повыходила" замуж и забыла думать. Внешнее совпадение с образом оказалось настолько близким, что если бы не форма пилота, она бы решила, что утратила чувство реальности. Но форма была не из ее грез. Форма была черная с жетоном. И у образа был голос, а в ее мечтах они переговаривались со скоростью мысли.
- Я Алекс. Испытываю межгалактические аппараты. Летаю туда-сюда. Вы, видимо, новенькая – я был здесь в начале января…

Летчик потер запястье. Господи, часы! На его руках были часы с земным ходом, без всех этих наносекунд. Уна сравнила стрелки со своими - они не совпали.
- Вы точно из моего времени? Или я попала в искривленное пространство?
- Точно. Просто мои часы стоят. Сбивались из-за постоянных перелетов, никак не могли приспособиться к относительности времени в пространстве и, наконец, смирились.

Он сказал это так, что ей стало неудобно за свою шутку. Ясно же, что он скучает по Земле. Он, как и все миссионеры, кем-то пожертвовал, чтобы быть здесь. Иначе бы он не носил эти сломанные часы с серебристым браслетом.

- Я - Уна. Испытываю терпение надзирателей…
- Я так и подумал, что Вы – ирландка, – он слегка коснулся ее волос. Она увернулась, взяла рыжие концы в руки, обмотала вокруг шеи и завязала сзади, как платок.
- Ну, или так. А тот тут строгий дресс-код, будет жаль, если Вас принудят к постригу.
- Меня не принудят, меня отправят домой. Я здесь не особо нужна.

Алекс был с дороги, и у него не хватило бы сил погружаться в подробности ее карьеры. Рефлекторно взглянув на остановившиеся часы, он спросил:
- Я, наверное, сбил Вас с толку, Вы шли куда-то?
- Да, мне надо раздобыть медную пластину…

Ничего ей не надо! Она, наконец, встретила мужчину, которого готовилась встретить первым в своей жизни. Нужно было преодолеть пространство и время, чтобы встреча состоялась. Но сама Уна уже не была невинной, она предавалась чувствам, удаляясь от загаданного образа, изменяя ему с мужчинами, предложенными жизнью. Но с другой стороны, эти измены и приблизили ее к оригиналу, ведь если бы не Марс, она и Алекс вообще могли разойтись во вселенных…

Эти мысли, словно ветер, теребили ее ум. Уна срочно хотела вернуть себе чистоту, забыв, что ей уже не пятнадцать и что дьявол может принимать любое обличье, чтобы сбить нас с толку, пока мы идем за медной пластиной…

- Ну, еще увидимся, - махнул рукой Алекс, - Надеюсь, Вас не скоро отправят домой.

Отныне она тоже на это надеялась. Отсутствие живой почвы под ногами перестало казаться ей чем-то ужасным. Уна внезапно примирилась со станцией и людьми вокруг. Все обрело другой смысл. Алекс рассекает галактику вдоль и поперек, а она живет его редкими возвращениями. Чтобы ожидания не казались столь монотонными, она с головой ушла в работу - так, словно страус в песок, она пряталась и от мужа. Он практически не видел ее, а когда она возвращалась, то стремительно бросалась в сон: «Прости, устала!»

Марс уставал не меньше. Он все еще не мог вычислить крысу, которая сливала информацию о проекте. Утечка была регулярной, судя по публикациям в сети, а следов никаких. Он лично отслеживал все исходящие, не полагаясь на фильтры, сам прописал программу сверх защиты от хакеров, но единственное, к чему он пришел – это к тому, что передатчик располагался не на станции. Перед полетом он лично прочекал базу на Земле – там все было чисто. Значит, информацию сливали из космоса - с одного из кораблей или с какой-то выносной базы, установленной, например, в соседней галактике.

- Иванна, - (это его ассистентка), - Что это за история с человеческим эмбрионом? Я получил мониторинг свежей прессы, а там эта гадость.

- Не эмбрионом, а четырехмесячным плодом. На подстанции лаборантка скрыла беременность перед увольнением на Землю. Она принимала нейтрализаторы, чтобы биохимические тесты – обычная дежурная процедура для каждого, - не разоблачили ее. Правда, она не учла побочного эффекта от препаратов. Они очень токсичны. Мы их применяем для опытов с насекомыми, которых отлавливают на Третьем Перевале. Так вот, у нее случился выкидыш. Девушку поместили в изолятор, а ее мертвый ребенок пошел на переработку. Вы представить не можете, как сложно здесь с сырьем. Ну, а блоггеры раздули, что мы проводим опыты на человеческих зародышах. Просто раз так случилось, не хоронить же его с почестями. Мы должны быть рациональными.

- Я могу увидеть арестованную?
- Вам можно все. Мы получили инструкции.
- Я не спрашиваю, можно или нет. Я спрашиваю, можно ли это сделать прямо сейчас?

Иванна раздражала его. В силу своей луноликости и округлости, ей не хватало остроты реакции. Ассистентка помедлила.

- Как насчет других свидетелей и отца ребенка – мы вот-вот получим результаты ДНК?
- Иванна, это само собой. Но давайте начнем с женщины, которая потеряла ребенка и, возможно, озлобилась, когда узнала, что выкидыш пошел на сырьё.

Иванна нацелила пульт в монитор и установила связь с изолятором. Марс увидел бесформенно лежащее на матрасе тело в серой сорочке, которое никак не реагировало на вызов. На этот раз ассистентка быстро сообразила, что необходимо лично провести шерифа на подстанцию.
Марс запер за собой дверь и вопреки инструкциям залепил видеокамеру жвачкой, которую разжевал по дороге. Начальство знало о его методах и запрещенных приемах, которые он применял на допросах. Но, тем не менее, они отправили его сюда, сняв ярлык Gilty. Тем самым они дали ему полный карт-бланш…

______________

Незадолго до того, как Марс вплотную приблизился к завершению своей миссии, одновременно приближая час возвращения на Землю, Уна вновь встретила Алекса. Его присутствие действовало на нее, как сила тяжести. Уна еле сдерживалась, чтобы не упасть ему в ноги. Ей не казалось это унизительным. Она готова была обнимать его колени, как своих детей, целуя каждого поочередно. Ей стоило больших усилий преодолевать силу притяжения и казаться легкой.

- Скажите, Вы видели пришельцев – они реально существуют?
- Будучи сам пришельцем, я видел только аборигенов. Даже взял одного с собой – только никому не говорите, они его заберут, - Алекс вернулся к монитору, на котором обрабатывал видео западной части Перевала. Он только вчера запустил свой новый коптер (летать над Планетой на тарелке было нерентабельно).
- Вы меня разыгрываете, - Уна присела рядом выпить кофе.
- Я покажу. Но он на корабле. Там нет такого тотального контроля. Робот-техник в доле – он не сдаст. Идем?
- Я не могу. Нужен предлог.
- Ну да… Вам нужен. Запишитесь на экскурсию. Много желающих не будет – тут все заняты наукой, им не до экстрима. А даже если и наберется горстка туристов, я размещу Вас к кабине пилота, никто не заподозрит Вас в контакте с инопланетным разумом. И даже в контакте с пилотом – мы не станем затемнять стекла.

Уна думала, как сделать так, чтобы Марс не навязался с ней. Марсу пришельца ни за что не покажут. Да и есть ли он? Скорее всего, Алекс виртуозно назначил ей свидание, учитывая простоту местных нравов и общедоступность женщин. Ей впервые за много лет хотелось стать доступной, досягаемой не только для мужа, который сейчас сидел на разобранной постели, ничего не подозревая о том, что, хотя и обладал женой единолично, уже перестал быть единственным.

- Давай возьмем экскурсию по галактике? Экскурсия не займет много времени. Твоего отсутствия даже не заметят, - сказала она как бы между прочим. Но это был продуманный ход конем. Марс был уверен в своей незаменимости, и он, конечно, ответил вполне предсказуемо.
- Лети без меня. Разлука пойдет нам на пользу. Если я вообще замечу твое отсутствие.

Он встал и направился в сухой душ. Воды на Планете не было, воду генерировали в лаборатории, но использовали только в пищу. Мылись на станции асептическим порошком, в защитных очках. Уна раскинулась на кровати морской звездой и тихо ликовала. Она либо увидит пришельца без цензуры, либо Алекса без пришельца. И то, и другое было одинаково хорошо.

Уна никогда не изменяла мужу. Она в нем души не чаяла. Но еще задолго до полетов их любовь прошла точку невозврата. Однажды без всяких видимых причин Марс взял и выудил из нее душу, словно рыбу, которая, израненная крючком, кровоточила и извивалась на суше. Какое-то время душа билась в конвульсиях, потом смирилась, потом Марс аккуратно поместил ее в инкубатор с дистиллированной водой.

- Даже не думай бежать! - предупредил он ее.

Она знала, что он ее найдет – он профессиональный сыщик. А там или перережет горло, или посадит на цепь. По крайней мере, рядом с ним она была относительно жива и относительно свободна. Его агрессию можно было контролировать покорностью. Уна прикидывалась овечкой (3), хотя знала: «Where is no excuses for domestic violence» (4). Она и не прощала, терпела, стиснув зубы, привыкала к чувству страха, стиснув разум. Инстинкт велел ей бежать любой ценой, разум требовал ждать подходящего момента. И Уне действительно казалось, что она покорилась разуму. На самом деле, это был завладевший ее разумом гипноз, сродни тому, который обездвиживает кролика перед удавом. Единственная причина, почему Марс до сих пор не переварил ее, была удивительная витальность Уны, которая оберегала ее от разщепления. С годами, правда, ее все сложнее было расшевелить - защитный слой нарастал и тяжелел. Поэтому Уна так ухватилась за внезапно вынырнувшее из вселенской глубины чувство: рыба ее души резко эволюционировала, теперь она могла дышать на суше, как амфибия.

Уна вспомнила, как впервые встретила Алекса. За несколько минут до этого она шла поблагодарить мужа за то, что ее не разжаловали в уборщицы. Ну, тот самый случай с надзирателем, который распинал ее за нарушение режима и в завершение сказал: «Благодарите мужа»…
Марс словно ждал ее.
- Я больше не буду, - сходу объявила она.
- Будешь, конечно, ты же такая амбициозная.

Он резко развернулся, и она тут же почувствовала боль в шее, слева под челюстью. Уна была настолько подрезана ударом, что не могла подняться с колен. Лицо ее горело, сердце билось где-то в горле, пока Марс хозяйской рукой держала ее за волосы.

Он впервые унизил ее в космосе. Был такой большой перерыв, что Уне стало казаться - все в прошлом. Его былые приступы ярости она списала на сломленную жизнь. И вот, когда муж вернул прежнюю силу и статус, он снова отыгрывался на ней. За что? Теперь на шее будет синяк, потому что медную монету, которую Уна прикладывала к ушибам, она оставила дома. Слава богу, у нее есть шторы волос, которые она всегда носила, как хиппи, прикрывая ими ссадины. Но здесь распускаться было не принято. Надо срочно раздобыть медную пластину.

Наконец, Марс ослабил хватку. Уна выскочила из номера, как ошпаренная, но вовремя взяла себя в руки и тяжелой поступью пошла прочь. Медную пластину она себе тогда так и не раздобыла...

3. Имя Уна в переводе с кельтского означает «Овечка».
4. Надпись на автомобилях американской полиции: «Нет никакого оправдания домашнему насилию» (англ.)
____________________

Закрыв бункер и залепив камеру жвачкой, Марс подковырнул ногой провинившееся тело в серой рубахе и скинул его на пластиковый пол.

- Ты пожаловалась! – с ходу обвинил он арестованную, рассчитывая на эффект неожиданности. Применять силу к миссионерам было запрещено Уставом.
Тело съежилось, сгруппировалось и уселось на полу, поджав хвост. Из-за острых колен на Марса смотрели прекрасные зареванные глаза. Взгляд был враждебным. Марс без лишних церемоний разорвал кольцо слабых рук, обхвативших колени, раздвинул костлявые ноги и сорвал медицинскую повязку.

- Не сопротивляйся, покажи мне место смерти своего ребенка. Мечтала родить на земле «звездного» мальчика и получить за него компенсацию, как за производственную травму, но нечаянно его отравила... Да ты в отчаянии! Каким образом ты слила прессе обстоятельства своего заключения? Или, может, это его отец? Чтобы вытащить тебя отсюда? Вы просчитались! То, что о тебе знает теперь весь мир, не значит, что ты не умрешь от кровотечения. Никто не отдаст тебя в руки правосудия, поняла?

Марс не замечал ее криков, когда срывал швы. Впрочем, она была уже бесполезна. Он прекратил истязания сразу, как только понял, что зря сюда шел: у девушки не было технических возможностей что-либо транслировать вовне, а все участники ее заключения были под пристальным наблюдением – кто бы стал так рисковать? Он сам ответил за нее на все вопросы.

Персонал бросился к арестованной – шерифу было ни к чему еще одно обвинение в преступлении против человечности, и он позвал на помощь, сообщив, что девушка пыталась покончить с собой. Он внушил ей это под страхом смерти, пока смывал порошком кровь со своих рук. Он также взял с нее слово не давать комментариев прессе и ничего не обсуждать даже с родной матерью, когда ее вернут домой.

Иванна поднесла шерифу планшет с результатами теста.

- А кто все-таки отец ребенка? – разодранным горлом прохрипела девушка, которой накладывали новые швы прямо в изоляторе. Она спросила это не потому, что не знала, кто отец. Она надеялась, что машина ошиблась, и она должна будет подстроиться под ошибку, чтобы не подставиться еще больше.

- Один пилот, - сказал Марс. Для него стало ясно, что к секретному передатчику можно добраться только на летающей тарелке. Какой же идиот этот летчик, если так рисковал из-за... В своем деле Марс был обязан человеческому фактору гораздо больше, чем профессиональному чутью. Сегодня же он объявит жене, что они вернутся на Землю с первым снегом...

______________________________

- Вы снова завязали волосы платком? – улыбнулся Алекс, встречая Уну на борту корабля.
- Чтобы уши не надуло.
- Мэм, там вакуум, с ветерком не получится.

Одним движением Уна освободила волосы, и они рассеялись по ее плечам с той же легкостью, с которой рассеивались ее тяжелые мысли при виде Алекса. Помимо них на борту собралось еще три человека, было ясно, что все здесь имели к экскурсии формальное отношение.
- Уна, это капитан Колинз, мой начальник, и его ассистентки Ева и Джина. Коллеги, это Уна, жена шерифа, у нее законная экскурсия.

Все четверо кивнули друг другу, затем Колинз взял девушек за бедра и отвел в соседний отсек. Алекс без всяких касаний провел Уну в кабину пилота, загрузил систему, и они стартанули.

- Вам повезло с видом из окна, - Уна заговорила первой. Тарелка уже преодолела сопротивление, и Алекс включил автопилот.
- Вид потрясающий. Видите звезду впереди? Это наше Солнце.
- Даже оттуда оно меня согревает.

Уна оглядела кабину. Все было унылым, как обычно, только на задней панели висела картина. Человечество давно отказалось от бумажных носителей, но это была даже не репродукция, это было похоже на подлинник.

- Пикассо, «Девочка на шаре» - объяснил Алекс, - Колинз купил ее на распродаже, пронес сюда в рулоне фольги, пока тарелка была на Земле. Я видел ее электронный аналог, но от оригинала совершенно другое ощущение.
- Какое-то трогательное…
- Да, прелесть старых картин в том, что их можно трогать. А книги… Вам довелось видеть бумажные книги?
- Смутно помню – мы их жгли во время эпидемии. Мама говорила, что в книгах - одни микробы. И мне казалось, что буквы – это и есть микробы, которые через глаза попадают в наш мозг и разрушают его. Вы не намного меня моложе, должны были застать это новейшее средневековье. Нам еще повезло, что деньги к тому времени полностью стали электронными…
- Стерильными. Их не нужно было уже отмывать. А жаль. Молекулярные деньги – отличный катализатор человеческой жизни. Сейчас нет такого мощного катализатора.
- Может, любовь?

Странно было слышать этот вопрос от женщины, связавшей свою судьбу с рабом системы, повсюду внедрившей тотальный контроль. Алекс злился, что Уна вышла за шерифа, но понимал, что она другая. Он опознал ее по часам. Как в сказочные времена распознавали принцесс по горошинам, так и он распознавал женщин по каким-то незначительным, отвлеченным деталям. На ее руках были часы с земным ходом. Значит, она имела отношение к настоящему времени, а не к условному, каким пользовались на станции. Но кого сейчас это волнует? Парадокс в том, что все вокруг были заняты биологическим выживанием вида, игнорируя индивида. Никому не нужны уникумы. Даже к Пикассо сложилось условное отношение.

Алексу, разумеется, передали историю с ромашкой. Ему передали ее пламенную речь: «Я знаю, почему Вы не хотите напоминаний – вы все кого-то предали. Оставили. Того, кто беспокоился за вас, оплакивает вас... Поэтому вас всех раздражает мой шершавый цветок на этом вылизанном костюме».

Уна допустила неточность в своем заявлении. Некоторые были здесь, потому что кто-то отказался от них там. Или по причине тотального одиночества. Алекс стал миссионером, потому что не справился с горем. После того, как он положил в землю отца, он изо всех сил старался найти его на небесах. Он зацепился за метафору о том, что после смерти человек попадает на седьмое небо. Но пролетев насквозь гораздо больше систем, Алекс так и не нашел его.

Да, он тоже носил часы, которые немного озадачили Уну. Он носил их не просто так. Когда часы жизни его отца остановились, эти часы перешли к нему по наследству. Как завещание. Но, в отличие от Уны, для него время перестало иметь значение. Это и понятно: Алекс летает со скоростью света – никакой гравитации, никакого времени. Стрелки его часов парализованы, как и его желание еще кого-то любить.

Ее вопрос так и не получил отклика – Алекс ничего не ответил, ничего не рассказал. Он деликатно перевёл тему на инопланетянина.

- Да, кстати, я все думаю, когда, наконец, Вы мне его покажете? – рассмеялась Уна, которая решила не преодолевать эту внезапную стену между ними. Возможно, он считает, что сейчас не подходящий момент. Или она не подходящая женщина. Никто не обязан отвечать ей взаимностью.

Алекс улыбнулся своей мягкой благородной улыбкой и достал из-под кресла прозрачную, как стекло, банку, в которой сидел…
- Таракан?!!
- Да. Я принес его с Третьего Перевала, точнее, он сам ко мне прицепился. Он Вас не пугает? Не слишком большой?
- Если Вас волнует размер, то тараканы в моей голове гораздо больше. Зато у них нет таких усов!
- Кстати, об усах, я зову его Дали…

____________________________

Марс лично встречал их в порту. На мгновение у нее закружилась голова от его угрожающей брутальной красоты. Сердце вновь колотилось горлом: Уна чувствовала запах адреналина, запах воина. Первым делом Марс отдал распоряжение Колинзу – из-за накатившего шума в ушах и спазма легких Уна не расслышала, что именно было сказано. Марс дважды приказал ей идти в номер и готовиться к возвращению на Землю, но она стояла, как вкопанная. «У нее паника!» - крикнула Джина. Или Ева… Все, что успела Уна - это еще раз взглянуть на Алекса. Пристально. Навечно. Если бы она была медузой Горгоной, он бы тотчас превратился в камень - такой у нее был взгляд. Но Алекс не окаменел. Он, как и все, был встревожен. Замешательство разрешилось обмороком. Уна рухнула в руки Марса, который перенес ее в номер и вызвал врача.

- Ничего опасного. Приступ страха. Если это не в системе, транквилизаторы лучше не принимать. С каждым случается.

Врач вышел. Марс нежно погладил ее по голове:

- Ты не должна меня бояться. Я верю тебе, - он стал раздевать ее, как беспомощную куклу.
- Почему ты встречал меня…
- Я очень соскучился, - он уже целовал ей живот, но она взяла его за волосы и подняла его голову так, чтобы видеть лицо.
- Почему ты встречал меня с конвоем?
- Ты преувеличиваешь. Конвой не имел к тебе никакого отношения.

____________________

До отправления на Землю оставались секунды. Уна до последнего ждала Алекса, но его тарелка не пойми где летала – она даже спросить о нем боялась. Ей было стыдно за обморок, особенно за то, что ее на глазах у всех вынесли на руках, как истеричку. Она садилась в чартер, заранее ненавидя первый снег, обещанный мужем, покидая станцию в полном отчаянии.

Уна привыкала к Земле заново. Марс вернулся к своему привычному стилю: то был беспощаден и груб, то становился нежнее нежного, - перепады в космосе были не сравнимы с перепадами его настроения, но ей было наплевать. Она думала о том, как освободить свою душу от захватчика, которому чуть не позволила затоптать себя до смерти. Она больше не отдаст ни пяди своей земли. Никто не сможет воровать урожай ее духа. Отчаяние подготовило почву, но семена сеяла она сама. Нужно было переждать снег, чтобы пробились всходы. Вселенная бесконечна, и в ней, как оказалось, всегда можно пропасть без вести. Уна готовила побег…

В одну из назойливо-звездных ночей ей не спалось. Не честно было связывать бессонницу с жирной, опустившейся на землю луной. Она вполне могла спать хоть при солнце, катившемся по горизонту. Но Уна не спала. Она беспокоилась, что вросла в Марса настолько, что не сможет оторваться с корнями. Тревога не отпускала ее до рассвета.

За завтраком Уна пила свежее молоко, а Марс заканчивал просроченный отчет.
- Это о казни летчика, который сливал информацию с Перевала. Как оказалось, он оставил журналистам "завещание", и теперь надо внести поправки для публичной версии рапорта.

Шериф пытался сосредоточиться на формулировках, но ему стали мешать какие-то монотонные звуки. Он обернулся к жене. Это были капли молока, неторопливо стекавшего с ее белоснежного платья. Замурованный ужасом гнев никак не мог разбить камень, в который она превратилась. Уна сидела, как сидела, с раскинутыми в сторону коленями, с провисшим между ног подолом. Молоко сочилось сквозь ткань. Если бы ее видел символист, он бы сказал, что Уна истекала молоком, как женщины истекают кровью. Наконец, и слезы просочились сквозь скалу ее ужаса. Она посмотрела ему прямо в лицо, как когда-то, после обморока, и прошептала:

- Ты промахнулся. Алекс… нейтрален.
- А разве я сказал, что его звали Алекс? – сурово спросил Марс.

____________________________

...Он вспомнил тарелку, на которую вернулся, когда дал Уне снотворное. У нее был нервный срыв. Возможно, из-за стремительного форсированного перелета. Он помнил соучастниц доносов - Джину с мокрыми от волнения подмышками и Еву с размазанной по щекам тушью. Уже через четверть часа они присовокупили к делу Луизу, которой Марс недавно разрывал швы.

- Я лично транслировала эту историю: мне и в голову не пришло, что Колинз мог быть отцом ребенка, - призналась Ева.
- У нас у всех была договоренность, что мы... просто делаем вид, что любовники, - объяснила Джина, - Колинз смолчал о своей связи с Луизой, видимо, ему было неловко.
- А подставить всех нас - нормально? - оборвала ее Ева. Ей уже не было дела до капитана, она задала прямой вопрос:

- Нас казнят?
- Не здесь. Учитывая, что вы - женщины, вам дадут адвоката. Я не разбираюсь в юридических нюансах, поэтому ничего не могу сказать. У меня к вам последний вопрос: на станции еще есть шпионы?
- Нет. По крайней мере, мы ничего не знаем о других ячейках.

Марс распорядился привести Колинза, который, взглянув на сообщниц, понял, что явка провалена, и сходу предложил сделку.

- Если разобраться, то для всех лучше списать незарегистрированный аппарат на пилота Алекса. Ваша жена в него влюблена - это слишком заметно. Они, скорее всего, любовники. В полете – дамы не дадут соврать - Алекс и Уна оставались наедине. Таким образом, Вы решите эту проблему…
- Я профессионал, - отрезал Марс, - И я решу обе проблемы.

Он казнил крысу посредством мышиного яда. Женщин, в том числе ту, что чуть не родила несанкционированного ребенка, он распорядился конвоировать на Землю и передать Прокурору. Алекса он допросил формально. После "теоремы" Колинза было ясно, что тот ничего не знал об электронном диспетчере, а вестись на предсмертный бред заключенного было и вовсе не рационально.

- Вы близки с капитаном Колинзом?
- Нет, он не в моем вкусе, - Алекс отшучивался, не подозревая, что Коллинз уже казнен. Он вообще ничего не знал об обвинении, полагая, что вся эта шумиха из-за ревности шерифа.
- Да, он неприятен, - согласился шериф, - Кстати! Я лично просмотрел Ваши отчеты - Вы проделали колоссальную работу. Я почувствовал Вашу преданность миссии по той эстетике, с которой Вы подходили к делу. И я спросил про капитана, чтобы понимать – будет ли Вам комфортно взять на себя его обязанности?
- А что не так с капитаном Колинзом? - Колинз не вызывал у Алекса особой симпатии, но он, все же был профессионалом.
- Капитан Колинз нарушил условия контракта о неразглашении. На Вашем борту была установлена диспетчерская, не подключенная к общему серверу, через которую происходила утечка информации.

Алекс был сражен. Он знал, что полагается по Уставу за разглашение. И он, конечно, понимал, что сам попадает под подозрение – так некстати именно сейчас, когда он изобрел аппарат для рентгена космических тел, и ему не терпелось его испытать. Не сегодня-завтра техники соберут его.

- Где был спрятан прибор? – спросил Алекс.
- Клавиатура - в спальне Колинза, датчик - в картине за пультом управления (он заряжался от общей батареи).
- Приговор исполнен?
- Да. Так что Вы скажете на мое предложение?
- Нет.
- Нет?
- Я скажу «Нет».
- "Нет", потому что Вы думаете, что я Вас испытываю? Это не так. Я хорошо разбираюсь в людях. Точнее, в преступниках. Вы даже потенциально – не преступник. Не потому что Вы какой-то там суперчестный, хотя производите такую видимость. Просто Вы из тех, кто живет в другой плоскости. Самодостаточные. Я завидую таким, как Вы. Кроме того, что у вас светлые головы, у вас чистые руки. Жаль, что вы забываете, что всю грязную работу за вас делают такие, как я.

- Какую именно работу Вы проделали за меня, шериф? – Алекс закурил электронную сигару, чтобы скрыть, насколько он расстроен ситуацией с экипажем. У него было смутное сомнение: а не придумал ли шериф все это из-за своей прекрасной Уны? Не применил ли он власть, чтобы уничтожить соучастников полета, в котором его жена осталась без его контроля, и он мог подозревать ее в чем угодно? В любом случае, Алекс не мог простить осквернение Пикассо. Ни Коллинзу, если это правда, ни тем более этому варвару шерифу.

- Какую работу? – шериф начинал злиться, - Нейтрализовал человека, который поставил под удар Вашу репутацию. И Ваши достижения. Все открытия, в том числе Ваши, могли быть разворованы и присвоены конкурентами. Именно поэтому Вы не под подозрением: слишком ценно то, что Вы достигли. Прежде всего, для Вас. Поэтому, давайте пожмем друг другу руки и разойдемся, а то я уже начал чувствовать себя не в своей тарелке, причем буквально.

Шериф простил Алексу безразличное рукопожатие, списав это на стресс, и представил его в рапорте абсолютно невиновным. По его приказу пилота тотчас перевели на другую базу, но не потому, что Марс хотел держать его подальше от жены до самого их возвращения домой. Он хотел держать Алекса подальше от этой мучительной для него истории.

_____________________________

…Если бы Уна продолжала тихо рыдать, он бы, наверное, сдержал себя. Но Марс увидел свет в ее почерневших глазах, когда она услышала: «Разве я сказал, что его звали Алекс?» И он понял, что Уна ничем не отличалась от той безумной, которая скрыла беременность. Уна скрыла, что беременна новыми чувствами. Как же могла она не предохраняться от любви, будучи замужем? И к чему было это его великодушие к миссионеру, в котором он упорно отрицал соперника?

Раньше, когда он наказывал жену, он прекрасно себя контролировал, иначе бы уже давно разбил ей голову. Он делал это не потому что был в ярости, а исключительно в воспитательных целях. Но сейчас его перемкнуло по-настоящему. Марс схватил Уну за красные, как кровь, волосы и поволок к балкону:
- Сейчас ты полетаешь, сейчас полетаешь.

Мокрый подол облепил ее ноги. Чашка с грохотом закатилась в угол и притихла. Уна упиралась, как могла. Она не чувствовала страха - все перебила реальная физическая боль, какой она еще не испытывала. Всякий раз, когда Уна цеплялась за что-нибудь, она получала серию ударов, от которых готова была выть, но не могла – ее голос первым сорвался в пропасть.

Марс бросил ее к самому краю - полуживую, с разорванными деснами, как у рыбы, выловленной из реки. Через колоссальное сопротивление психики, Уна все-таки осознала, что это конец. Марс уже поднял ее над бездной, чтобы навсегда выбросить из жизни. Внизу все было таким пугающе далеким, что даже космос показался ей ближе. Наконец, он отпустил ее.

...Уна рухнула на цементный пол балкона. Он не перебросил ее через перила, было похоже на то, что он ее уронил. Какое-то время она лежала лицом вниз, в ожидании очередного нападения. Но его не последовало. Она решила, что потеряла слух, потому что не слышала ни Марса, ни звуков вокруг. В ушах стоял невозможный гул. Уна второй раз в жизни потеряла сознание.

Очнувшись, она поняла, как ей холодно на покрытом инеем бетоне, к тому же в мокром от молока платье. Ее волосы кровью примерзли к полу, и ей было больно отрываться вместе с ними, чтобы встать на ноги. Наконец она поднялась. Марс лежал рядом. Он был угрожающе мертв.

- Разрыв сердца, - заключил патологоанатом.

Уна надела вуаль, чтобы никто не видел ее ран. Она ни слова не сказала об этой ужасной сцене, сделав все, чтобы Марса проводили с почестями. Но сама на кремацию не пришла, ведь это могли быть ее похороны.

_____________________

В одну из нежнейших ночей, когда с ее лица спала черная вуаль, а с лица земли - белая, Уна вышла обнять планету. Она легла на нее в своем новом весеннем платье, раскинув руки, вцепившись пальцами в еще жесткую, не смягченную дождями глину. Сколько раз она мысленно обнимала ее с Орбиты! Тогда Земля не была такой необъятной, как сейчас. Никогда больше она не покинет ее. Доживет до ста лет и будет тихо похоронена в ней. Пусть ее кости пойдут в пользу, не как прах Марса, который был развеян по ветру. Никогда больше она не покинет ее, даже ради Алекса. Ни за что не захочет она вечно пребывать в космосе. Она врастет в почву, врастет в дерево. Не сейчас, позже, гораздо позже по земным меркам. Когда она практически высохнет, а свет Алекса – не важно, где он там летает, - начнет медленно угасать...

Нащупав языком руины зуба, который Марс сломал ей в своей последней схватке, Уна перестала себя оплакивать. Ей очень повезло, ведь сама она ничего не сделала, чтобы выкарабкаться: она бы проспала так вечность, если бы Алекс не катализировал ее жизнь, а Марс не положил бы взамен свою. И чтобы не месить на старой закваске еще одни отношения - пафосно заломленных рук или в клочья разорванных сердец, - ей придется лепить себя заново.

Уна поднялась и уставилась в небо. Она вспомнила сине-зеленые глаза, которые, словно Земля из космоса, были всегда далеки от нее.
- Значит, теперь я буду искать твои глаза отсюда, как когда-то оттуда искала этот шарик, на котором стою…