Нина была маленькая, когда воду из колодца запретили пить. Сколько себя помнила, она запросто прибегала с жары, с поля, усыпанного земляникой, словно бусинами, только что соскочившими с нити, и, нависнув над ведром, жадно пила, глотая губами воду, как рыба глотает воздух. И тут вдруг бабушка стала сокрушаться, что вода пахнет падалью. И дед приказал Нине идти к соседу за кошкой. Вернулась она с рыжей мордастой Нюськой, которую отловила, даже не спросив разрешения, и протянула деду. Дед махнул рукой: «Городские, что с вас взять!» И сам пошел к соседу. Нина увязалась следом, по пути думая, что если вот она принесла не ту кошку, то откуда дед возьмет другую, ведь у соседа только одна - рыжая. Остальная живность рогатая. Но оказалось, что «кошка» - это такие когти на сапоги, с помощью которых дед спустился в колодец, на самое дно, и вынес оттуда окоченевший труп какой-то другой кошки, которую трудно уже было узнать, впрочем, вполне вероятно приблудной и ничейной, видимо, случайно соскользнувшей вниз.

Нина надумала горевать, но какое-там! Бабушка сказала: «Оступись, изо всякой ерунды реветь! Вон сколько этих кошек!» И Нина ушла играть с подругами, которые сказали ей то же самое: «Вон сколько этих кошек! Когда котята родятся, мы их в ведре топим еще слепыми. А куда их?»
Как-то они бежали босые с Наташкой - такой же рыжей, как ее Нюська, словно Наташка от кошки родилась, а не от чернущей своей матери. Бежали они по сыпи вдоль болота, а навстречу им тощий белый котенок. Ну, вот куда он? Девки, конечно, остановились, но вместо того, чтобы приласкать бедного, не сговариваясь, стали бросать его в болотную заводь. Котенок выплывал, они его по новой. Он по глупости снова к ним, а они его все дальше и дальше закидывали. Наконец, устали его топить и бросили. Так он почему-то еще долго за ними бежал, как бестолковый. Нина его даже камнями закидывала, чтоб отвязался – не помогло. Пришлось самим бежать со всех ног, как от призрака.

Дома Нина по привычке, даже не отдышавшись, метнулась к ведру, а воды нет. По воду бабушка ушла через улицу, к соседской колонке, да и заговорилась там, видимо. «Ничего, скоро вода в колодце очистится, будем близко брать», - пообещал дед, погладив Нину по растрепанным косам.
Нина взяла чай из самовара, а сама все думала про этого бестолкового котенка. И тут ей его так жалко стало, что она разревелась. Вспомнила Нина и майского жука, которого еще в городе они с соседом Сережкой - тот давал ей самокат - испытывали на прочность: топили в банке, прокалывали иглой, отрывали крылья… Жил жук, терпел. И его теперь тоже стало жалко. Подумала Нина, что ей вот сейчас невмоготу как стыдно, и куда с этим стыдом деваться, она даже не знает. Пообещала себе больше никогда никого не обижать. А тут и лето кончилось, Нина вернулась в город - этой осенью ее отдали в школу.

На каникулах Нина по-прежнему жила у бабушки с дедом. И так потихоньку росла среди кошек, полей и земляники. А на двенадцать лет дед подарил ей удочку, и она отправилась на пруд, думая, что наловит на всю семью, включая родителей, дядю с тетей и двоюродную сестру Таню. Но клёва не было. Червяков, которых она по незнанию насаживала поперек, рыба обгладывала прямо с крючка, а хлеб Нина накалывала безотвественно, не уплотнив шарик и не скрепив его слюной, поэтому мякиш расклеивался, и блестящий крючок безнадежно болтался в воде, как на привязи. Нина все равно ждала улова, но под вечер уже все надоело: местные комары налетели на ее открытые ноги и погнали домой.

Вдруг на дороге, вот так прямо – посреди тропинки, - Нина увидела пятерых котят со склеенными еще глазками, совсем новеньких, щемяще попискивающих, явно брошенных не кошкой. «Несли топить, да не донесли! – догадалась Нина и прихватила их в подол». В дом зашла с заднего хода и спрятала горемычных в сенях, за пологом, в картонной коробке. Решила не говорить никому: почему – сама не знала.Что-то подсказывало ей, что про котят говорить нельзя. Тут же принесла им молока и принялась вливать в их орущие глотки пипеткой. Так на каком-то материнском инстинкте продержала она их с неделю, котята уже открыли глазки. Но Нина явно их недокармливала, потому как пищали они безбожно, чем себя, конечно, выдавали, и их приходилось все время перепрятывать. Разговоры в доме пошли: «А кто слышит этот жуткий писк по ночам?» Как на грех вся родня же собралась.

На рыбалку Нина больше не ходила – не до того ей было. Выхаживала котят, как своих детенышей. Все пятеро присасывались к ней в поисках тепла и пищи. Однажды Нина так и уснула, с котятами под мышкой, и в таком вот виде была найдена бабушкой.
- Вот ведь, а я все думаю: откуда этот писк! С ума всех чуть не свела!
На бабушкины крики сбежались все – дед, дядя, тетя, двоюродная сестра, мама... Все Нину стали казнить за выкрутасы, за то, что скрыла, за то, что принесла в подоле. Наперебой.
- На кой ты их притащила? Их выбросил кто-то, а ты подобрала!
- Они же пищат, потому что голодные! Ты им все желудки испортишь!
- А помните, в семь лет она яйцо высиживала, как курица? Думала, что вылупится, а яйцо из холодильника взяла!
- Несушка ты, Нинка, то яйца несешь, то котят…
- Всё, чтобы их не было сейчас же!
- Да куда она их денет – соседи не возьмут!
- Да пусть мальчишкам отдаст - те утопят.
У Нины закружилась голова. Она все еще надеялась, что это ей снится, но родственники расшевелили ее окончательно, когда побросали котят обратно в коробку и потащили невесть куда.
- Нет-нет! – закричала Нина, - Не надо топить! Я их выкормлю до конца каникул, и отпущу на волю!
- Ну конечно, - воскликнула бабушка, - Сама уедешь, а они ко мне будут ходить. Ты же их к дому привечаешь!
- Ладно, - сжалилась тетя, - Мы их отвезем в Палом, там бросим.

Коробку Нине вернули. Она тайно надеялась, что раздаст животных, но никто из соседей не согласился взять к себе котенка. А родственники продолжали ее травить. Что они пищат, всем мешают, что она – Нинка – бестолочь, все время делает, что ей в голову втемяшится, а с другими не считается, что она живодерка – котят замучила. И так дни напролет. Идея передать котят мальчишкам, чтобы те их утопили, буквально витала в воздухе. Бабушка сокрушалась, что у нее будет в доме зимовать стадо котов, сестра подсунула рассказ Тургенева «Му-му»…
В день перед отъездом собрался консилиум, заключивший, что котята еще не готовы к вольной жизни, что их унесут и заклюют вороны, что самостоятельно они даже лакать не могут, а бабушке с ними возиться некогда, да и с какой стати? Словом, все сроки вышли, завтра уезжать, надо что-то делать. Например, отдать мальчикам…
- Ну, хорошо, надоели! – крикнула Нина, - Как хотите! Не надо мальчишек, сама пойду топить.
Она решительно взяла коробку и со всей дури помчалась к пруду. Сестра бросилась за ней. На берегу они встали, как вкопанные. Нина заколебалась, но ее рациональная Таня вставила: «Ну что, мальчишек позвать?»

Вспомнив Герасима, который в гордом отчаянии посадил Му-му в лодку, Нина взяла теплый сверток и решительно бросила в воду. Сверток расправился на воде, и котята некоторое время отчаянно цеплялись за газету, которая, наконец, намокла и пошла ко дну. Таня беззаботно развернулась и поскакала к дому, а Нину долго еще душило то чувство жестокого безразличия, с которым она когда-то в детстве закидывала в болото белого котенка. Как теперь к ней вернулось это чувство, она не понимала. Ведь вот она сама их вскармливала, любила, ни с того ни с сего схватила с тропинки и понесла в дом. А сейчас была той самой Ниной, которая по-детски цинично живодерничала. С холодным сердцем она пошла к дому, где ее с облегчением ждала довольная деревенская родня, которая ну никак не придавала значения такими пустякам, как кошки. А куда их? Топить только!

Котята не преследовали тогда Нину, как тот белый, оставшийся в живых. Они стали преследовать ее много позже, когда Нина выросла и вышла замуж. Прожив с мужем три года, она так и не смогла забеременеть, и какая-то женщина сказала ей, что как только она приютит бездомную кошку, Бог пошлет ей ребенка. Мол, есть такая примета. Через пять лет в ее доме жило ровно двадцать четыре кошки, которых она собирала по помойкам, лечила, кормила и выхаживала. Двадцать четыре кошки, и ни одного мужа. Совсем еще молодая Нина стала похожа на старомосковскую ведьму, у которой был притон животных и невыносимый запах, который разошелся по всему подъезду.

От кошек не было никакого проку. Ребенка Бог не послал. Муж бросил. Животные же, наоборот, наглели и плодились, как бешеные. Соседи, естественно, подписали петицию, и Нининых кошек выселили. Она уже не стала, как в тот раз, ничего делать сама. Позволила их забрать «мальчишкам».

Нина зажила привычной жизнью, сделала ремонт и даже вернула мужа, который, родив ребенка с другой женщиной, появился однажды на пороге со словами: «Нет уж, лучше твои кошки!» Хотя прекрасно знал, что никаких кошек больше не будет. Все вроде бы наладилось, Нина завела блог бездетной женщины, но, всякий раз просматривая ленты соцсетей, которые, как известно, пестрят мимимишными кошками, она рыдала. Даже научный журнал с каким-нибудь заголовком, вроде: «Кот Шредингера жив!», — был своего рода платком, который подсовывали булгаковской Фриде (тот самый, которым она задушила своего ребенка). Так вот, Нине всю ее жизнь так же настойчиво подсовывают кошек… Кошек, которые скребут на душе.

(с) Вероника Плеханова