Что мешало производить «Москвичи» лучше «КIА»? Теперь нечего ныть. "Москвич" слезам не верит

Это было в ту пору весны, когда беспощадно цветет сирень. Я как раз высмотрела ее за кривым забором вдоль ижевской набережной. Перелезть – раз плюнуть. Наломав охапку нежно-розовых веток, я поднялась к монументу «Дружбы народов», где символично столкнулась с корейской делегацией. Корейцев в ту пору в Ижевске было пруд пруди: они купили «Ижмаш», отныне вместо «Москвичей» у нас производят «КIA спектру». На старте корейцы уволили восемь тысяч человек, запустили роботов и спокойно себе гуляли по городу, пялясь, в частности, на мою сирень.

- Гдэ рвать цветок? - выдавил из себя симпатичный пришелец – единственный, кто был не совсем на одно лицо с остальными. Здесь нет ничего обидного, обычная теория относительности. Как-то я учила русскому восьмилетнего чеченца Жалавдина. Он все время путал моих двух абсолютно не похожих друг на друга подруг. «Мы, русские, для вас все на одно лицо? - спрашиваю» «Да! – кивает». «Ну а как ты во дворе с ребятами? Нашел контакт?» «Да, только имена никак не запомню. Сложные у вас, у русских, имена, монотонные – Ваня, Саша. То ли дело у нас: Муфассаил, Виссарион…» Энштейн был гений!

В случае с корейцем я рассудила так: раз он отличается от остальных в группе, значит, он вполне симпатичный. Еще я поняла, что с его русским он вряд ли поймет, как пройти к ветхому забору, да и вряд ли он его вообще перелезет с его «стрелками Клеопатры» на брюках. Проще было вручить корейцу этот букет прямо под монументом, вложив в него записочку с именем моего отца, который был следующим в очереди на увольнение. Может, у этих капиталистов есть что-то святое?

Записочку я не вложила. Снисходительно отдала ему эту сирень и поплелась прочь. Мне было далеко до булгаковской Маргариты даже с ее тощеньким желтым букетиком. Моя сирень была в сто раз круче, но проблема в том, что я не ловлю мужчин на цветы. Хотя они и порхают вокруг, как бабочки. Я поднималась вверх по ступеням, слыша, как делегация за спиной сюсюкается с букетом. Они были такие трогательные в своем порыве. Акулы мирового бизнеса, сожравшие тысячи живых специалистов, умиляются над цветочками. Я из тех, кто ломает судьбы цветочкам, поэтому умиляюсь над акулами.

У самой крайней ступеньки тот самый симпатичный кореец, но уже без моей сирени, догнал меня.
- Мне хотеть знакомиться! Я – Донсу! Хозяин «КIA» называть меня сын.
- Do you speak English? – на всякий случай спросила я (ломать русский – это вам не сирень ломать).
Кореец страшно обрадовался и перешел на язык, который знал много лучше. В двух шагах он успел протараторить, что он важный человек в компании, но главная его цель здесь – найти жену, потому что он пообещал родителям жениться до сорока лет, а ему вот-вот уже сорок. На третьем шаге он сделал мне предложение.
- Почему я, Донсу? – мне еще никто не делал таких резких предложений о браке – это льстило.
- Потому что вчера мне отказала секретарь русского босса!
Его искренность поразила меня в самое сердце, поэтому я включила голову:
- А почему она тебе отказала? Ты что – плохой товар?
- Нет, нет, я хороший товар. Но она очень жадная, она просит за ночь много денег. Она не стоит таких денег!
- Донсу, ты хотел жениться на девушке, которая берет деньги за ночь?
- Я обещал родителям жениться, но у меня нет времени ухаживать. Что думаешь, если я женюсь на тебе?
- Думаешь, раз я подарила тебе сирень, значит, я не такая жадная, как та девушка?
- Ты стоишь дороже той девушки, потому что у тебя золотые волосы.
Топовая позиция в прайсе меня, конечно, вдохновила. И учитывая, что в наши дни женихами не разбрасываются, я предусмотрительно уточнила:
- Когда тебе исполнится сорок?
- Через месяц.
- Так у нас еще полно времени, Донсу! Не будем торопиться.
- Но у вас нужно долго ждать, пока распишут.
- Ты богатый человек?
- Очень.
- Тогда нас быстро распишут.
- Но зачем ждать, пусть тогда нас сегодня распишут!
- Донсу, я сегодня не могу, я обещала отцу партию в шахматы, он ждет меня.
Кореец посмотрел на меня воинственно. И перешел на русский:
- Мы идти к твоему отцу! Я хотеть смотреть русский квартир!
Я не ловила его на цветы. Я не тянула его за язык. Просто у папы сегодня был счастливый день: по крайней мере, шансов, что его уволят, поубавилось.

По пути к будущему тестю Донсу зашел в супермаркет и, как уважающий русские традиции иностранец, купил литр «Калашникова» и банку соленых огурцов. Впрочем, может, дело не в традициях, может этот кореец, как и мы, русские, тоже не прочь выпить.
Мобильного у меня тогда еще не было, поэтому отец очень удивился, когда я появилась на пороге в компании представителя вражеского лагеря.
- Это Донсу, пап, он, в принципе, по-русски понимает, но если что – я буду вам переводить.
Донсу торжественно вручил водку с огурцами, обследовал папину аскетичную квартиру с запахом холостяка и по-хозяйски развалился на диване.
- Когда я женюсь на ваш дочь, я будет называть вас моим вторым пап. А вы будет называть меня своим сын.
- А когда вы женитесь? – спросил невозмутимый отец, разливая по стаканам (он привык, что мужчины вокруг думают, что когда-то на мне женятся, поэтому лишний раз не дергался).
- Когда сыграть в шахмат!
Папа, не знавший предлог с шахматами, чуть не завалил всю операцию, блеснув эрудицией:
- У нас, у русских, есть аналогичное выражение: глазом не успеешь моргнуть!
Донсу внимательно посмотрел на меня и попросил пояснить, что за проблема с глазами моего отца и может ли он ему помочь?
- Спасибо, никакой проблемы нет, папа просто интересуется, сможешь ли ты выпить, не моргая?
Донсу гордо приосанился и без предупреждения выпил весь стакан, действительно не моргая и не закусывая. На что папа сказал: «Браво, Донсу!» и налил ему следующий, чтобы вместе с ним выпить таки свой первый.
- Ты не пей! – на правах будущего мужа предупредил меня Донсу, - Потому что тебе придется идти в магазин за новой бутылкой.
- Sorry, I am lady. Я не пойду за водкой!
Донсу удивился:
- Все корейские жены ходят за вином, если мужчины пьяны. Иначе их мужей арестует полиция.
- Я не кореянка, Донсу, и после свадьбы планирую сохранить гражданство и папину фамилию.
- Донсу, - вмешался папа, - Давай выпьем за мудрых кореянок, которые заботятся о своих мужчинах.

Следующий тост был за бизнес. И Донсу осенило:
- Журналист, придумай нам слоган для российского потребителя.
- "КИА-спектра. Мы на седане собаку съели", - сострила я, впрочем, искренне полагая, что слоган в России пойдет.
Донсу воинственно поднял подбородок и, не слабо толкнув меня в плечо, хмыкнул:
-Хммм! Мы не есть собак, мы любить собак!

Я заметила: когда Донсу сердился, он обязательно переходил на русский. Его национальная гордость была уязвлена. Он несколько минут просидел неподвижно, соединив на переносице мохнатые брови и надув и без того толстые губы. То, что корейцы едят собак - это, конечно, миф. По крайней мере, если мы говорим о современных корейцах. Зачем им есть собак, если на их корейско-капиталистическом юге итак полно, что есть.
- Донсу, - пояснила я, - в русском языке есть метафора – съесть на чем-то собаку. Это значит, разобраться в вопросе досконально, опытным путем.
- Над нами все смеются, что мы едим собак, - вздохнул Донсу.
Папа с состраданием плеснул ему еще водки, и предложил выпить за бизнес со слоганом: «КИА. Все краски спектра». Донсу повиновался. Через пять минут о собаке было забыто, и пришло время начать деликатную тему про увольнение. Папа решил не заходить издалека и напрямую спросил:
- А вот скажи мне, Донсу, как вы могли уволить восемь тысяч человек, коренных жителей?
Я поняла, что явка провалена, потому что отстаивать перед своим корейским мужем одного папу я еще как-то могу, но все восемь тысяч чьих-то пап – вряд ли.
Донсу трогательно вложил папину руку в свою, сладко сощурился и почти со слезами на глазах промяукал:
- I don’t like capitalism too, but that’s life… that’s life… (Я тоже не люблю капитализм, но это жизнь… это жизнь).

Следующий тост был за жизнь - интересная все-таки штука. Восемь тысяч семей – это в среднем тридцать две тысячи человек или 4,76 процента ижевчан, оставшихся без существенной части доходов только потому, что корейскому олигарху приспичило купить у удмуртского мини олигарха целое производство, и оптимизировать его роботами. «Москвичи» полетели в кювет. Ижевчане тоже. Впрочем, что им мешало производить «Москвичи», которые были бы круче «КIА»? Теперь нечего ныть. "Москвич" слезам не верит. И, кстати, никто здесь не любит капитализм!

Донсу изрядно напился. А поскольку корысть в нем у нас с отцом окончательно отпала, мы завели тему о том, как бы переправить его в гостиницу. В конце концов, мы торжественно объявили, что его ждет такси.
- Пусть ждет, - по-барски махнул рукой Донсу, – Я плачу, он ждет.
Таксист ждал где-то около часа. За это время пьяный Донсу надоел нам окончательно. Он перешел на корейский, и мы не понимали ничего из того, что он нес. Он лобызал бутылки и папу, меня – робел. В конце концов, я заявила, что иду домой, а он пусть, как хочет. Папа категорически заявил: «Если он у меня останется, я уволюсь сам!»
Папа больше не мог его выносить. Выносить морально, конечно, потому что вынести корейца из собственного дома и уложить его в такси, было для моего отца раз плюнуть. Что он и сделал. Не в смысле плюнул, а в смысле ликвидировал капиталиста из своего социалистического рая с запахом холостяка. Я села впереди, Донсу постанывал на заднем сидении. Таксист курил в треугольное окно "Москвича".
- Сперва отвозим меня в Ю2, затем товарища – на «Буммаш».
- Пусть заплатит за ожидание, - пробурчал таксист, полагая, что пьяный кореец может его кинуть.
Донсу, несмотря на свою невменяемость, очень точно отсчитал по тарифу, и таксисту не перепало никакого бонуса, которого можно было бы ожидать от пьяного русского. Мы тронулись. Всю дорогу до моего дома Донсу напевал какую-то корейскую попсу, напоминавшую, в его исполнении, саунд треки к индийским фильмам. В своей жизни я не видела никого, более суетливого, чем этот респектабельный пьяница.

Рассчитавшись с таксистом за свою часть пути, я выскочила из машины, как ошпаренная, потому что Донсу пришло в голову посмотреть «еще один русский квартир». Отдаю должное реакции пьяного корейца. Он приказал таксисту ждать, сколько понадобится, и мигом вынырнул за мной.
Был славный вечерок, и славные бабушки на скамеечке перестали трещать о том, о сем, когда завидели моего очередного нестандартного ухажера. Абсолютно счастливый, абсолютно узкоглазый и абсолютно нескоординированный Донсу на глазах у престарелых доний умолял меня пустить его к себе. Репутация моя была вконец испорчена, и единственное, что могло меня реабилитировать – это решительное «Нет!» Я захлопнула железную дверь с кодовым замком прямо перед его носом. Поднявшись на этаж, я выглянула в окно, посмотреть не прищемила ли ему короткий корейский носик. Ничуть. Донсу не только не корчился от боли, но, запросто усевшись между перстарелыми сплетницами и обняв каждую за плечи, принялся раскачиваться из стороны в стороны.
- Старющки, старющки, - повторял он.
«Старющки» ойкали и похохатывали, прикрывая платочками беззубые рты. Таксист курил в треуголное окно "Москвича". В конце концов, я ушла спать. Тогда я еще не думала о том, что напрасно засветила перед Донсу свой дом, свой подъезд и своих старушек… Об этом я подумала завтра.

2

Странно, но он выглядел свежо. Мне даже показалось, что он послал своего клона, которого держал в шкафу на случай похмелья. Или с утра прошел сеанс рефлексотерапии, а заодно побаловался косметическими масочками в спа-салоне.
- Почему ты вчера не пустила меня к себе? Ты что-то скрываешь? – сходу наехал он.
- Да, Донсу. Я скрываю сына.
Это был нокаут: Донсу затих более, чем на десять секунд. Не осталось никаких следов его воинственности, с которой он начал второй день нашего знакомства. Я так и оставила его стоять у подъезда с поникшим букетом тюльпанов. По моему, он сунул их одной из вчерашних «старющек», когда вышел таки из оцепенения и решил догнать меня.
- Это плохо, очень плохо, - сердился он, - Я не против ребенка, но что я скажу родителям, когда они спросят: «Откуда это?» Я не могу жениться на тебе. Что мне делать?
- Донсу, я освобождаю тебя от данных мне обязательств и благословляю на поиск новой жены.
Это было торжество благородства: не всякая девушка бросается наследниками авто империи, которая пустила свои корейские корни в Удмуртскую землю. Но… для любой невесты все же есть разница между женихом пьянящим и женихом пьянствующим.
Донсу просиял (благородство ближнего всегда отражается в чужих лицах):
- Я буду с тобой советоваться, потому что плохо понимаю язык и русских женщин. Ты будешь моим переводчиком и другом. Я буду тебе доверять, и женюсь на той, которую ты одобришь.
Что ж, почему нет? Как мама мальчика примерю платье будущей свекрови. Одно не пойму: почему ему понадобилось жениться именно на девушке из России?

Он проводил меня до редакции, а сам спустился в заведение, под названием «Тетушка Молли», где мог позавтракать горячим сыром в панировочных сухарях. Я обожала их горячий сыр. К тому же обслуживали там полногрудые девицы с крепкими задницами. Для корейского подданного, привыкшего к малышкам-соотечественницам, трапезничать в окружении пышек – это экзотика. Для пышек – обслуживать корейского олигарха – экзотика не меньшая. Таким образом, я позаботилась обо всех. Самое главное – о себе, так как обеспечила себе покой, как минимум, до вечера (было бы не слишком политкорректно бросать его одного среди атакующих зубастых невест, к тому же папу пока не уволили).

В редакции меня ждали на совещании. Оксана Ковальчук – тридцатилетняя директриса с польскими корнями, одетая, как всегда, в узкий деловой костюм, ехидно прошептала: «Опаздываешь». Я торжественно посмотрела на нее и объявила:
- Никто не опаздывает, просто ваш главный редактор собирала новые подробности о внедрении КИА.
- Как же ты их собирала, если мне только что звонили из пресс-службы и спрашивали: почему от нас до сих пор нет запроса?
- Оксана, ты же знаешь, я профессионал и работаю напрямую с источником, - я держала паузу, которую Ковальчук расценила, как блеф.
- Чтобы работать напрямую с источником, надо, как минимум, переспать с директором «Ижмаша».
- Бери по-максимуму: вчера меня позвал замуж главный представитель КИА.
Ковальчук криво улыбнулась: фантазия редактора не знала границ.
- И сегодня вечером, - объявила я, понимая, что никто из присутствующих не говорит ни по-английски, ни по-корейски, - Донсу устраивает вечеринку в мою честь. В «Тетушке Молли». Оксана, я тебя приглашаю, как лицо, заинтересованное в новом рекламодателе. Нет, если хочешь, я позову Манину из рекламного отдела, в конце концов, это ее обязанности.
- Дорогая моя, - улыбнулась Оксана уже менее приторно, - Ты же понимаешь, что с человеком такого уровня о рекламе должен говорить руководитель . На первый раз я простила ей «мою дорогую».

Вернувшись в кабинет, я приступила к сдаче номера, сразу же позабыв и о корейце, и о вечеринке в мою честь. К счастью, ближе к вечеру в кабинет ворвалась Ковальчук и трясущейся рукой протянула мне трубку:
- Он звонит тебе! Я ничего не поняла, только твое имя…
- Хэллоу, Донсу, ай эм файн…
В двух словах я объяснила ему, что сегодня вечером у меня важное корпоративное совещание в «Тетушке Молли» и что если он хочет, то, конечно, может потом за мной зайти. Естественно, я сообщила ему другое время, так, что мы с ним встретились гораздо раньше, чем пришла Ковальчук. Более того, я попросила его прийти с товарищем, а сама пришла с подругой, которую директриса почему-то приняла за француженку (наверное, потому что напарник Донсу был испанецем). В таком вот интернациональном составе, учитывая польские корни моей директрисы, мы пили пиво с баварскими сосисками. То есть пила в основном, Оксана, которая мало понимала, о чем мы говорим. И если наши рты были набиты английскими словами, то ее пустующий рот нуждался в чем-то «для храбрости». Пила она отчаянно много – про таких законопослушные корейские мужчины сказали бы: ее за водкой не пошлешь!

Испанец, между тем, произвел впечатление на всех русских. В отличие от Донсу, он был живой, смелый и деликатный. Когда его корейский босс во всеуслышание объявил, что я очень консервативная, потому что отказалась ехать к нему в гостиницу, испанец поцеловал мою руку со словами:
- No, she is not a conservative girl, she is a lаdy.
После этого жеста, я готова была бросить все и бежать за испанцем хоть и не в гостиницу, но на край света точно, если б не проницательная директриса, которая успела шепнуть, что быть невестой корейца все же стратегически правильней, по крайней мере, пока не подписан контракт на рекламу. Кстати, я никогда раньше с ней не корпоративничала. И никогда раньше ее неудобный узкий костюм не беспокоил меня так сильно, как сейчас: она настойчиво хотела его снять. Разгоряченная, но от этого еще более красивая директриса, уже без пиджака и с расстегнутой кофточкой, обнимала меня за шею, и клятвенно клялась мне в вечной любви:
- Ты – мой человек! Я за тебя горой! Я всем говорю, что у меня лучший редактор!
Ее сережки больно царапали мою шею. Я даже пожалела, что Донсу не мой жених – лучше б я обнималась с ним: он, по крайней мере, без сережек и красной помады. Пока меня соблазняла Оксана, моя подруга увела у меня испанца. Точнее, они все также сидели за столом, но уже гораздо ближе друг к другу. Я посмотрела на картинку глазами одинокого Донсу: испанец обнимается с моей подругой, я обнимаюсь с Оксаной, а кореец расплачивается по счетам. Политическая совесть помогла мне вырваться из нежных лапок свой начальницы, которая, лишившись поддержки, тут же упала под стол. Испанец очень удивился, Донсу вообще был ошарашен, но никто из них не бросился поднимать девушку с расстегнутой блузой. Наверняка, их остановил вид бюста, облаченного в полупрозрачный лиф. Мы с подругой тоже тупо стояли и завидовали ее бюсту, пока я, наконец, на правах самой трезвой в заведении, не считая тетушек молли с подносами, не направилась к выходу в надежде, что когда Оксана Сргеевна очнется, она не догадается, что я была свидетельницей ее падения. Увольнение мне было ни к чему.

Подруга последовала за мной, испанец последовал за подругой, а озадаченный кореец метался между мной и директрисой, повторяя:
- Ты не можешь ее здесь бросить, она твой друг!
Я не стала объяснять ему, кто здесь чей друг, но пообещала, что за ней обязательно придет Юлька Манина (та, кого действительно следовало бы уволить), а он, если не верит, может остаться и покараулить бюст моей директрисы, чтобы его, не дай бог, не украли. Донсу повиновался.
Маниной, которой я должна была соврать, что Оксана срочно вызывает ее, в редакции не оказалось. Я нехотя спустилась в «Молли», но ни Оксаны, ни Донсу там уже не было. Утром он позвонил мне домой, и первое, что сказал, причем по-русски, было:
- Я спал с Оксан!

3

Черт, теперь замужняя Ковальчук, мать семейства, директриса с такой же безупречной, как ее маникюр, репутацией, не просто меня уволит, она меня ликвидирует. Как свидетеля.

Ковальчук вышла только на третий день. Все это время я не встречалась с Донсу под предлогом срочной работы. Я еще не знала, что он наобещал Оксане, и мне не хотелось бы, чтобы она или кто-то из окружения видели нас вместе. Единственное, что я узнала у корейского ловеласа, так это то, что никакого рекламного контракта не подписано: о нем и речи не шло. Ну языковой барьер и все такое… От своей подруги, которая поддерживала связь с испанцем, я узнала, что когда на утро тот зашел за Донсу, Оксана полулежала в одном кресле, Донсу полулежал в другом, и оба беззаветно храпели. Так что спал он «с Оксан» или нет – еще под вопросом. Вполне вероятно, что беспомощным положением девушки воспользовался вовсе не кореец, а всемогущий испанец. Главное во всей этой истории, чтобы ни развода, ни увольнения не случилось.

Итак, она вошла ко мне. Робкая, нежная, в новом узком костюме, который грозился в любой момент лопнуть на ее груди.
- Ты меня прости, - начала она оправдываться (еще бы, увела у меня жениха, стерва!), - Я никогда в жизни так не напивалась. Вероятно, они подсыпают в пиво «Димедрол».
- О чем ты говоришь, Оксана? Ты не была пьяной, ты к себе слишком придирчива.
- Ну просто…
- Оксана, ты очень понравилась всем, и француженке, и испанцу, и Донсу.
- Донсу…
- Он мне сказал, что отвез тебя домой на такси. Мне же пришлось срочно вернуться в редакцию, дизайнерам нужно было поправить полосы до утра.
- То есть…
- Да, Оксана, вечеринка в мою честь завершилась работой… Кстати, перед тем, как уйти из «Молли», я честно сказала Донсу, что у нас с ним ничего не выйдет. Ты прости – я сорвала контракт.
- Ну что ты, разве можно такой ценой! Ты правильно поступила. Черт с ним, с контрактом.
Мы дружественно обнялись, но я таки почувствовала холодок в спине: не надо было делать вид, что я ничего не знаю, надо было сразу ее шантажировать, пока она еще не пришла в себя.

…Через неделю Ковальчук меня уволила. Донсу негодовал. Он грозился прийти к ее мужу, но я напугала его местными традициями, грозилась удмуртской вендеттой. Кореец благоразумно струсил. Но жестокость женского мира не выходила у него из головы: ведь он все еще хотел жениться!
- Я купил много снотворного, - сказал он мне однажды, все там же, у «Молли». – Я решил уйти из жизни.
- Господи, Донсу, ты сошел с ума. Не стоит так убиваться из-за того, что меня уволили.
- Дело не в этом. Просто я обещал родителям стать счастливым. Мне сорок лет, и я несчастлив. Значит, я плохой сын.
Его логика потрясла меня.
- Донсу, разве ты не понимаешь, что наглотавшись таблеток, ты действительно станешь для них плохим сыном. В то время, как притворяться счастливым сыном тебе никто не мешает.

Так я спасла корейца от самоубийства. Точнее от пафоса вокруг мнимого самоубийства. Кстати, папа нашел себе новую работу. И мои встречи с Донсу естественным образом должны были сойти на нет, но он не отпускал меня, всякий раз приводя ко мне, как в отдел кадров, свою новую девушку. Я девушек одобряла, но он все равно приводил новую.

Моя подруга к тому времени уже успела завершить роман с испанцем, и искренне сочувствовала моим затянувшимся платоническим отношениям с Донсу.
- Я думала, как его отвадить от тебя, и решила, что в следующий раз ты должна явиться на встречу не накрашенной.
Несмотря на то, что я слегка обиделась, сама идея показалась мне разумной. Я должна его разочаровать. И, конечно же, я пришла к нему и его новой подруге без косметики. На этот раз не в «Молли». Я ждала их в кафе у набережной. Недалеко от «Дружбы народов».
Донсу пришел с очень юной спутницей, от силы лет восемнадцати. Взгляд ее показался мне наивным и чистым – тем более я не понимала, что она с ним делает? Мысль о том, что Дону может просто нравиться женщинам почему-то не приходила мне в голову.

Эффект от аферы с косметикой оказался обратным:
- Without make up you are so beautiful! - не уставал повторять он.
Донсу словно заново изучал мое лицо. Вдруг он заказал официанту две плитки шоколада, и обе передал мне. Полагая, что по корейской традиции старшая женщина должна угостить младшую, я тут же передала вторую плитку новой девушке, с волосами, гораздо более пшеничными, чем у меня.
- Нет, нет, это тебе и твоему сыну! – возмутился Донсу и отобрал у девушки шоколад.
Я многозначительно посмотрела на девушку, и та, сделав правильный вывод о мужчине, вырвавшим из ее рук шоколад, поймала такси и уехала домой.
- Донсу, я понимаю, почему ты до сих пор не женился, - сказала я, когда такси скрылось за поворотом.
- Почему? – заинтересовался он, полагая, что я, как лучший друг, помогу ему избавиться от венца безбрачия.
- Потому что ты – плохой товар. Ты привел сегодня лучшую девушку из всех своих девушек. И ты пожалел для нее шоколада…

На следующий день он улетел в Корею. Без девушки. Что самое ужасное, он стал названивать мне оттуда, причем, совершенно не учитывая разницы во времени. Я снимала трубку в пять утра и слышала его бодрый корейский акцент. В конце концов, мне приходилось отключать телефон на ночь, что было не очень удобно, так как я все время забывала его включать. Потом он стал доставать моего папу, чей номер узнал в заводском отделе кадров. В конце концов, я пошла на запрещенные меры. Когда однажды он позвонил мне и спросил: «Как дела?», - я завела серьезный разговор о том, что у меня есть некоторые проблемы с деньгами, и что…
- Не мог бы ты одолжить мне сто тысяч долларов?

Больше я никогда о нем не слышала, тем более, что давным давно не живу в Ижевске…

(с) Вероника Плеханова, фото Ольга Костромина